|
«Книгу почетных гостей» Брусиловский завел где-то в середине 1960-х. Фолиант хозяин показывает только из своих рук и спешит спрятать куда-то в сундуки. Ценность неслыханная. Больше, чем у показанного издали альманаха «Метрополь» – тиража у книги нет. А если и будет, то эффект от него вряд ли сравнится с тем, который производит этот рукописный альбом, из года в год заполнявшийся друзьями Брусиловского, ныне классиками 1960-х.
Он сумел всерьез отнестись к своему окружению и, под бесконечные крики друг другу «Старик, ты – гений!», заставлял своих современников расписываться в книге, мучительно позировать перед заграничным «Хассельблатом». И угадал.
DE I: Расскажите о портретах современников. Откуда возникло ощущение, что надо снимать этих людей?
А.Б.: Вся моя жизнь – череда каких-то сначала мне непонятных идей, которые потом оказываются открытиями. В 1969-м путем сложнейших операций я получил фотоаппарат «Victor Hasselblat» и решил, что должен отснять своих друзей. Не только их самих, но мастерские, жилища. И вот я начал работать. Делал эскизы, тщательно продумывал свет, четко договаривался о времени съемок. То есть делал все серьезно. Все это длилось до 1974-го. Отпечатав фотографии, я их спрятал аж на 30 лет. А когда достал и принес в галерею «Новый Эрмитаж», там все совершенно обалдели и решили сдвинуть график своих выставок, чтобы показать мой пантеон (альбом «Panteon русского андеграунда». – DE I). Так же когда-то, ни с того ни с сего, у меня возникла идея коллажей и ассамбляжей.
DE I: Что такое коллажный фильм, который, кажется, вы придумали?
А.Б.: Я был приглашен на «Мосфильм» главным художником, мы тогда получили задание сделать фильм, посвященный очередному юбилею страны. Но все это было неважно. Я хотел сделать что-то совершенно новое и придумал свести несколько изображений на одну широкоформатную пленку. Такой прообраз современных клипов. Фильм собрал, по-моему, все возможные призы. 42 приза, представляешь? Даже какой-то документ выдали, что это совершенно новый тип фильмов.
DE I: Меня завораживает эта история с боди-артом. Само словосочетание «советский боди-арт»…
А.Б.: Меня как раз и подстегивало то, что нужно было разрушить стереотип о Советском Союзе, где все серо и убого.
DE I: А разве было не так?
А.Б.: Для меня нет. Я жил безумно интересной жизнью и не замечал никакой убогости. Каждый сам себе создает и придумывает жизнь.
DE I: Ну а ваша совместная с Генрихом Сапгиром серия «Путы»? Разве там нет социального подтекста?
А.Б.: Этот цикл гораздо глубже. Я делал его около семи лет и задумывал как философский трактат, без признаков времени и места. У персонажей ведь даже нет лиц. Мне хотелось сказать о несвободе человека во всем – в любви, в вере, в социуме. Даже в смерти. Потом уже, чтобы включить его в литературный альманах («Метрополь». – DE I), я предложил Сапгиру написать к моим рисункам стихи.
DE I: Как же случился первый в мире боди-арт?
А.Б.: В Москву приехал знаменитый итальянский фотограф Кайо Марио Гарубба. Он меня попросил: «Сделай что-нибудь совершенно неожиданное, чтобы на Западе ахнули». Тогда он работал в итальянском «Espresso» – по популярности все равно что «Огонек» в СССР. Я пригласил в мастерскую известную московскую красавицу, манекенщицу Галю Миловскую, и написал на ней картину! Цветы, бабочки, листья – все заранее продумал. В мастерской стоял накрытый стол, сидели мои друзья. Гарубба все это снимал и сделал сумасшедший репортаж. В «Espresso» он вышел под названием «Dolce vita a Mosca». Скандал был невероятный! Так мимоходом я открыл новое направление в искусстве. Спустя какое-то время в Париже на Елисейских Полях какой-то лихач открыл салон, где расписывал местных красоток. Между прочим, в моем стиле. Он стал миллионером.
DE I: Ваше последнее изобретение как-то восстановит справедливость?
А.Б.: Для меня здесь важнее личностный феномен, потому что в 75 лет я занялся абсолютно незнакомым для меня видом искусства. Настолько незнакомым, что даже элементарных вещей о нем я не знал. Я никогда не имел никакого отношения к ювелирному искусству, любил рассматривать витрины, но они меня оставляли совершенно спокойным. Все эти предметы казались мне удивительно архаичными для нынешнего века. Но вот в один прекрасный день на меня упала тема, и я придумал большую серию. Тут же ее нарисовал и, поскольку у меня подписан договор с Галереей Гмуржинской (договор исключительный, такого договора не имеет никто – ни Кабаков, ни Булатов – мои бывшие коллеги по цеху), принес все это в галерею. По договору Галерея Гмуржинской приобретает исключительное право на все, что я когда-либо делал, платя мне при этом солидные средства. При этом я ничего не должен делать, ничего нового. Госпожа Гмуржинска прислала три года назад целую бригаду людей, которые описали все, что у меня есть. Этого оказалось достаточно, для того чтобы начать со мной работать. Кроме того, она попросила познакомить ее с моими наследниками. Она считает меня музейным художником. Так вот, несмотря на то что я ничего не должен делать по договору, я постоянно что-то придумываю и даю галерее с этим работать.
Когда я первый раз пришел в галерею для заключения договора, все сотрудники стали подходить ко мне здороваться, протягивая руки. Я спросил: «Вы сорок лет работаете как галерея, вы что, не видели живого художника?» Они мне ответили: «Нет, вы первый». Абсолютно серьезно я могу заявить, что я единственный живой художник, с которым работает госпожа Гмуржинска.
…...
Полную версию интервью читайте в журнале DE I/DESILLISIONIST №11
© DE I / DESILLUSIONIST №11. «АНАТОЛИЙ БРУСИЛОВСКИЙ. ПЕРВЫЙ В МИРЕ БОДИ-АРТ»
|
